Волшебник

Кажет мне, обрубок в напёрстке,

Во всё чёрное ряженый хрыч.

Толи, шлёт меня, старый, к чёрту;

Толь, сам чёрт, к себе меня кличет.

В этих топях, бродяжных, лазурных,

Под металических коленей изгибом,

Ужу я удочкой, из кости и ракушек,

Ужей, потрясающи новых явлений.

В тиной сморщенном плаще-хруще,

Старик походит на косой дождь,

Если б дождь, в действительности,

Носил сапоги из перепонок данности.

Если б с давности, крытый ветром

Шатёр из локуса, вмещал бы в себя

Лишь одиночество, что окольцовано,

Я б поклонялся самости, и вечеру,

И тождеству.

В этих топях бродяжных, лазурных,

Под громыхающим колёсным шквалом,

Там и тут, из труб, берут начала реки,

Что словно веки, у перекрытого канала.

И прямо здесь, заставши чудеса,

Я не поверил, ведь в пределах сферы,

Невозможны плоские места, как и

Немыслимы приделы. Конкретно:

Этот ветхий чудотворец, крутил мир,

Как монету, и та, стала на ребро.

И я увидел сумму жизни: итог крутящего момента.

И я увидел птицу в клетке.

И не увидел ничего.

И не увидел.

И не увидел.

Ничего.