Затишье

Уставший после битвы дикий зверь

Ороговевшими когтями уцепляется о землю.

Неравномерное дыхание после кровяных потерь,

Два уха, рваное одно, но оба внемлют.

Горящими глазами, точно лавой кто-то залил,

Наблюдает этот мир, который, будто кадр, замер.

Слюнями и слезами, другие бы зализали,

Но эти раны и этот зверь заживают сами.

Забытый небесами, позицию жертвы занял,

Но мелкая дрожь по телу усыпляюще кусает.

Пытаясь унюхать запах оборванными усами,

От видимых ссадин видимо - сзади его связали.

Он битый королями, шестерками и тузами,

И пиками, и цепями, народными топорами,

Пожратый был и червями, и дамами и вольтами,

И теми тупыми, ржавыми вилами, что вонзают снова.

В начале было слово,

По окончанию словесных перепалок взяли палки и сломали головы,

Спаяли оловом, огородились колом, сразились с буйволом и волом,

От перелома уже к перестройке все остались голыми, покрылись сколами.

Не сладко было и не солоно, потом напали мыши, после долгой бури наступило наконец затишье.

Шелест, битвы нет (битвы нет), слышно только тишь да гладь, глядь, за рекою свет. Это молния бьет по земле.

Шелест, битвы нет (битвы нет), слышно только тишь да гладь, глядь, за рекою свет. Это молния бьет по земле.

Только отдышкой, вознаграждается тело итак уже слишком,

Слишком вспотелое чтоб не юлить, не скользить и частично не пахнуть отрыжкой.

Слабость напустит, кости подсушит покоем,

Если нахлынет гроза, то уж целым не выйдет из боя,

Зверю бы в лес побежать за избою.

Между сухих облаков прорывается свет,

Рушит он с ними завет, в свете кипят все болячки,

От боли останется в памяти след.

Памятью светлой потом назовут эти шрамы,

Криками между планет.

Вопли несут свое горе в коробке, и так до скончания лет.

Шелест, битвы нет (битвы нет), слышно только тишь да гладь, глядь, за рекою свет. Это молния бьет по земле.

Кажется что нервы на пределе,

Кажется что нет покоя зверю,

Кажется и кажется, да вот на самом деле

Зверь не думает о боли, зверь уже в нее не верит.

Гордо продвигается по плашке,

Ярко видит всю свою судьбу, но не нуждается в поблажке.

Зверь лишь хочет думать что он дома,

Хочет просто замертво упасть и только слушать песню пташки.

Превратиться в камень, даже пусть и в соляной, где-нибудь упасть и просто порасти травой. Может и сырой, но только свежею травой.

Порождая жизнь вокруг себя цвести горой.

Даже если ниточка вот-вот уже порвется,

Зверю любо думать: свет в туннеле - это солнце.

Тянется к нему он даже если обожжется,

Сядет на краю обрыва своего оконца.