Прокляты и убиты

Единственный повод выйти из дома —

Отсутствие в пачке дрянных сигарет.

В моём городке всё до крови знакомо,

Я вышел под дождь, в косуху пряча скелет.

Я напевал \"Моя Оборона\",

По-Махновски был смел, по-Есенински — чист.

Царь, как и прежде, свою гладил корону,

В обезьяннике спал очередной анархист.

Под подошвой моей — в пух и прах одуванчики,

Смотрели на звёзды мёртвые мальчики.

Птицей раненой, в клетке, с крылом перебитым,

Считала Родина-мать — проклятых и убитых.

Пустые карманы и мокрые кеды,

Ночных фонарей под глазами синяк.

За мною бродили молчаливые беды,

Кутаясь в рваный отцовский пиджак.

А я громко смеялся над треснутым небом,

Курил, выдыхая — обиды и дым.

Под клетчатым пледом дрожала победа,

У мёртвых украдена — в потеху живым.

Под подошвой моей — в пух и прах одуванчики,

Смотрели на звёзды мёртвые мальчики.

Птицей раненой, в клетке, с крылом перебитым,

Считала Родина-мать — проклятых и убитых.

Накрыла весна чёрно-белым забвением,

Здесь каждый второй — поэт или вор.

Я разглядывал ногти за пустым вдохновением,

На холодных ступенях оставляя костёр.

Костёр своих песен — из поломанных строчек.

Не дай мне, Вселенная, разучиться мечтать.

И небо кричало звёздами - точками:

\"Пока мы живые — мы можем прощать\".

Под подошвой моей — в пух и прах одуванчики,

Смотрели на звёзды мёртвые мальчики.

Птицей раненой, в клетке, с крылом перебитым,

Считала Родина-мать — проклятых и убитых...

Под подошвой моей — в пух и прах одуванчики,

Смотрели на звёзды мёртвые мальчики.

Птицей раненой, в клетке, с крылом перебитым,

Считала Родина-мать — проклятых и убитых...