Высокий холм за городом стоял,
Зловещим черным лесом окружён.
Две сотни лет шептался млад и стар,
Об ужасе, что скрыл зеленый склон.
Детей пропавших так и не нашли,
А с пастбищ пропадал домашний скот.
И стороною стали обходить
Тот холм, как будто дьявол там живёт.
Однажды в Эйлсберри всех всполошил
Трясущийся от страха почтальон.
Словам его поверить не спешил
Никто, решив что спьяну спятил он:
Ведь в дрожь бросало от его речей,
Что холм сожрал деревню и людей!
Меж грязных и сырых кирпичных стен
Трепещущие тени нас вели
По мостовым, что рассыпались в тлен
К толпе визжащей медленно мы шли.
И пламени плясали языки,
И голуби ворчали тут и там,
И в барабаны били бедняки,
Молясь своим неведомым богам.
Безумный хор заголосил еще сильней -
Я пересёк последнюю черту
А в небе стая черных голубей
Взвивалась ввысь, всё дальше в темноту.
Из Запределья тысячи когтей
В наш хрупкий мир уже несут беду.
Младенец-Вавилон его не помнил седины,
Во тьме времен он скрылся от людей,
Но разум человечий из безжизненной земли
Поднял его на свет, прах отряхнув с гнилых костей.
Дома, дороги, стены и покои богачей -
Безумия знак носил каждый узор,
И изваяния неведомых зверей
Насмешливо взирали со своих опор
А в самом сердце града-мертвеца
Во мрак и холод видели мы ход -
Вниз в подземелье лестница вела,
И в бездне таял каменный пролет.
Но сжалось сердце в ледяной кулак -
Чей это был внизу тяжелый шаг?
Сэт Этвуд, дряхлый фермер, захотел
Колодец вырыть у дома во дворе
Лишь с Эбом он, испачканный в земле,
Копал весь день, ругался и кряхтел.
Смеялись мы над глупыми людьми
Одумайся, старик, а он всё рыл.
Потом в психушку Эба он отвёз
И поздно ночью вены себе вскрыл.
К колодцу после похорон пришел народ -
А старый дед его замуровал
Мы разобрали кладку кирпичей -
Но дна никто из нас не увидал.
Кидали камень мерять глубину,
Но слышали глухую тишину!
